Красноярская публика приняла масштабный юбилейный подарок тепло и с благодарностью. Новосибирская публика, более избалованная музыкантами высокого класса, после Малера, казалось, пребывала в разобранном, «опрокинутом» катарсическом состоянии. Многие очень опытные слушатели просто не могли говорить.

Правда и красота говорили в этот вечер разными голосами, но каждый месседж был внятным и абсолютно адресным — это был посыл не к публике в целом, а к каждому слушателю персонально.

У Малера это сформулировано: «Умру, чтобы жить». Курентзис — в поиске «своей» аксиомы, и исполнительская концепция musicAeternа — это отнюдь не фундаментальная догма, рутинное повторение давно отрепетированного и много раз сыгранного репертуара. А всякий раз — неожиданное открытие или ребус, сохранивший тайну.

Тревожная тема у меди, переходящая в откровенный протест скрипок, открыли не только первую часть («Тризна»), но и в целом это драматическое высказывание, к которому прибавилось сугубо личное, откровенное отношение Курентзиса. Маэстро, как всегда, уверенно держал в своих руках малеровские «бурю и натиск», добиваясь от оркестра патетического экзальтированного звучания, заставляя медные совершать невозможное.

То, что делает в финале Курентзис, поистине достойно уважения: он бескомпромиссно ведет участников исполнения к катарсической кульминации, но при этом каждая из эпических сцен выглядит захватывающе в своей детальной прорисовке. Внимание привлекает и каждый жест.

Работы Курентзиса мне чаще всего напоминают картины Караваджо: основной драматический эффект возникает за счёт контраста света и тени. Вроде бы простой приём — его легко повторить, если один раз понял, как это делается. Но Караваджо отличается от своих последователей тем, что божественный свет у него падает строго туда, куда необходимо по смыслу. А у остальных — куда попало. И на свету, и в тени все детали прописаны, каждая нота слышна.

Это была, несомненно, одна из лучших Вторых, какие доводилось слышать живьем в последние годы.

Две симфонии, манифестирующие две концепции мира и человека, сопряжены у Брукнера и Малера по узловым точкам бытия: жизнь, смерть, воскрешение и жизнь вечная… Сегодня, когда мир завис в точке неустойчивого, рискованного равновесия, грозя окончательно обрушиться в пропасть мрака и небытия, утешение дает только музыка, несущая свет и надежду… «Смерть, где твое жало?» — словно вопрошают авторы симфоний, говоря с нами языком романтических музыкальных идиом. И музыканты musicAeterna дают на этот вопрос вполне внятный, в целом оптимистический ответ.

Курентзис выстроил симфонию бесшовно, одним большим звуковым потоком; фразировки были скульптурными, как и движения рук дирижера. Ему удалось сохранить чистоту фактуры, каждая группа инструментов прослушивалась кристально, деревянные духовые и струнные смогли достичь идеального баланса в «перекличках».

Теодор давно водит роман с Малером, симфония за симфонией выстраивая малеровский космос, и композитор отвечает ему взаимностью, открывая тексты и подтексты. В первой части Второй Малера Курентзис словно умышленно демонстрировал признаки хаоса, душевной смуты, дисбаланса, чтобы через ухмылку двух скерцо подряд постепенно найти равновесие и в финале совершить обряд «Воскресения».

Партитура была представлена идеально, с подчеркиванием малейших нюансов, с энергичной игрой на контрастах между эпизодами, столь характерной для Брукнера. Бесчисленные темы, которые чуткое ухо композитора прослеживало на протяжении контрастных разделов формы, были развиты мастерски: от первого появления и до момента кульминации они постоянно удерживались во внимании слушателя.

Курентзис умело разделяет густую оркестровую сонорику на слои, уделяя внимание каждому инструментальному голосу и тембру и создавая чистую магию звука, который становится буквально видимым. Дирижер ищет выпуклый характер каждой фразы, его концепция экспрессивной агогики глубоко продумана и основана на пристальном внимании к динамике не только оркестра в целом, но и каждого исполнителя, включая солистов и хор.

Впечатляюще — да. Сильно — несомненно. Абсолютно волшебно. Монументальная тень этой версии еще долго будет накрывать все последующие прочтения Девятой симфонии Брукнера, которые прозвучат в Барселоне. Вчера вечером слушатели пережили нечто большее, чем концерт, они стали свидетелями музыкального чуда.

Музыкальной сцене Барселоны последнее время везет: две ее главные площадки, Palau de la Música Catalana и L'Auditori, два вечера подряд принимали у себя оркестр musicAeterna под руководством Теодора Курентзиса. Оркестр продемонстрировал щедрый, дерзкий, концентрированный, но при этом объемный звук с тщательно отмеренной дозой театральности.

Под управлением Курентзиса Девятая симфония Брукнера прозвучала со сдержанной религиозностью — в полном соответствии с замыслом композитора, особенно в третьей части. Симфония была исполнена с силой и мощью, которых требуют ее величественные темы, а звучность оркестра подкрепляло десять контрабасов, включенных в состав несмотря на неизбежную тесноту на сцене. Греко-российский дирижер предложил глубокое прочтение и дал возможность неторопливого восхождения по симфонической архитектуре ярус за ярусом. Оркестр с энтузиазмом следовал за ним, вдохновленный выразительностью жестов.

Всё было выстроено на тревожных паузах, ошеломляющих кульминациях и великолепных фанфарах. Огнедышащие медные, блистательные деревянные духовые, струнные, накаленные до предела, прекрасно звучали во всех регистрах. Казалось, сами инструменты раскалились добела, а струны дрожали на грани разрыва.

Уже в первом Allegro maestoso проявилось выдающееся качество струнной группы оркестра: виолончели и контрабасы звучали с редкой насыщенностью и глубиной. С этого яркого, стремительного начала Курентзис перестал быть просто дирижером, он стал настоящим творцом. Иначе трудно описать его работу с фразировкой, свободное обращение с темпами, тончайшие градации динамики и напряжения, филигранную проработку колорита и мельчайших деталей.

В этом концерте, как и всегда, дирижер оркестра musicAeterna виртуозно работал с контрастами. Особенно впечатлило вступление второй темы у струнных: группа вновь продемонстрировала выдающееся единство ансамбля и изящество звука, такое же же безупречное, как и в предыдущем выступлении. Динамический диапазон от едва различимого pianissimo до сокрушительного fortissimo был выстроен с филигранной точностью. Финальная часть, подготовленная с ювелирной тщательностью (басы поистине впечатляющие!), прозвучала с монументальным размахом.

Безусловно, следует отметить безупречное техническое мастерство дирижерской работы, а также высочайший исполнительский уровень оркестра, состав которого подобран словно по индивидуальному заказу, в точном соответствии с творческим замыслом маэстро. Каждая нота звучит строго на своем месте и артикулируется с предельной тщательностью. Покоряет бархатное звучание низких струнных, восхищают богатейшие тембровые краски медных духовых, поражает редчайшая способность сохранять прозрачность и ясность звуковых планов даже в моменты полного оркестрового tutti.

К счастью, есть исполнители, которые напоминают нам, что музыкальный опыт может стать призывом к радикальной внутренней трансформации. Вот, что делает Теодор Курентзис.

С первых же звуков впечатляющего вступления низких струнных зал охватило предчувствие: сейчас произойдет нечто великое. Вся первая часть была стремительной и пылающей, насыщенной внутренним напряжением и мощными кульминациями. Чем больше требовал маэстро от оркестра, тем большую самоотдачу тот демонстрировал. Движения дирижерской руки были одновременно яростными, безудержными и безупречно точными.

Передать весь калейдоскоп глубоких, потрясающих эмоций, заложенных Малером в его монументальную партитуру, под силу только настоящему музыкальному демиургу: тому, кто способен транслировать это напряжение и величие с такой же силой, с какой это сделал накануне Курентзис. Такое не происходит каждый день. И именно поэтому, как и у многих в зале вчера, у меня просто не осталось слов.

Оркестр представил на сцене впечатляющее зрелище. Теодор Курентзис соединил драматургический, эпический и трансцендентальный характер произведения, посвященного «возлюбленному Богу», с тонким лиризмом.

Пережитое относится к области исключительного, к тем редким, внезапным вспышкам, которые, проникая в самое сердце, переворачивают внутренний мир и неизбежно заставляют усомниться в том, что прежде казалось естественным и незыблемым. Идеи, укоренившиеся в сознании как нечто само собой разумеющееся, вдруг теряют вес и становятся лишь приятным обманчивым миражом, исчезающим под натиском подлинного, живого переживания.